Дончане дрожат и молятся на блок-постах. Дорога – время откровений. Мы вместе трясемся в маршрутках по колдобинам, вместе изнываем в буферной зоне в ожидании проверок. Придорожные разговоры и ситуации врезаются в память. Для меня эти люди уже не будут абстрактным населением из новостных сводок.
Блок-посты, пропуски и козявочки
Поезд «Интерсити» выплюнул меня на вокзале в Константиновке – той самой, где танк переехал на улице девочку. Непримечательный городок из-за сдвига границы стал центром Вселенной под названием «Украинский Донбасс». Отсюда неспешным ходом, через ухабистую дорогу маршрутки возят в Донецк. Желтая развалюха набивается под завязку, пассажиры дерутся за места. Едут преимущественно пенсионеры, две старушки охмуряют упитанного деда, скармливая ему беляш.
Но как только водитель жмет по газам – в салоне наступает гробовая тишина. Тучная бабка рядом со мной усердно крестится: «Боже, боже, лишь бы доехать, лишь бы без пропуска». С пропусками беда у всех – их нет, надеются на донецкую регистрацию или «довидки»(их называют исключительно так, по-украински, ни разу не слышала слова «справка»).
Спустя три часа мучительной тряски – первый блок-пост. Для маршруток отдельная очередь, выходить из салона, даже если приспичило, нельзя. Когда заходит украинский погранец, все еще больше напрягаются и застывают. Но мужик попался добрый. Смотрит только первую страницу паспорта. На въезде в ДНР просят выйти только мужчин до сорока лет.
«Везунчика», прописанного в Киеве, начинают прессовать – куда прешь. Но у мужика с собой сумка лекарств для раненных украинских бойцов, и фамилии его в списке врагов ДНР – нет. Без потерь мы мчим к Донецку, уже по хорошей дороге. Бабка сбоку от меня впервые спокойно выдыхает, и начинает спешно объяснять, что ездила в гости к сестре в Харьков – лет пятнадцать не виделись, может быть в последний раз….
…. Донецк пустой и беззвучный, такими бывают большие города на рассвете. Но Донецк теперь такой всегда. Широченные проспекты, где иногда проносятся джипы-близнецы с представителями новой власти(все с одинаковыми номерами), мерсы с чеченцами и плывут троллейбусы. Местные выезжают редко – бензин дороговат.
Витино Шевроле пострадало в самом безопасном месте – гараже. Влетел снаряд. Теперь Витя чуть ли не каждый день ходит смотреть на железные останки, и топит педаль в «Ланосе» жены. «Смотри, как красиво у нас! И было, и есть! Цветы садят! А вот видишь, пошла зеленая козявочка? Так она мне что мешает?» Козявочками Витя ласково называет людей в камуфляже, то есть ополченцев. Витя во всем винит украинское правительство. Даже поссорился с братом-укропом, свалившим из Донецка.
….«И чего не пускает? – орет Витя в трубку. – А кто у них главный?» Батальон «Киев-1» не пускает фуру с картошкой, взятку взвинтили до 25 тысяч гривен, водитель вторую ночь стоит, пытаясь взять военных измором, денег у него нет.
С продуктами в Донецке не то, чтобы напряженка. В супермаркетах все есть, но цены кусаются. Яблоки по сорок гривен, а сахар – тридцать. Для удобства снизу цены указаны в рублях.
В общей депрессивной атмосфере донецкие риэлторы не унывают, люди этой профессии, как тараканы, найдут свою выгоду даже после ядерного взрыва. За две тысячи предлагают снять квартиру с советским ремонтом в центре - на месяц. В малогабаритке через слой грязи ремонт не просматривается в принципе, а мебель – отсутствует. Прости, дедушка-хозяин, сегодня я живу не у тебя.
С наступлением сумерек Донецк застывает окончательно, а за окном начинается характерный треск автоматных очередей. Убаюкивает. Но тревожно.
Центр в выходные поет оду к радости. По детской площадке гуляет здоровенный пасхальный кроль человеческого роста. Работают кафешки, две из них – львовской сети, и никого не парит. А как вы представляли себе военный оккупированный город? Для меня он с запахом кофе и прозрачной напряженностью.
На встречу подъезжает Инна – ухоженная женщина чуть за сорок, мать-одиночка, трое детей. Ей не повезло построить дом неподалеку от аэропорта, возвращаться туда она боится. «Нет, мы съездим, утром не стреляют, - храбриться Инна. Но вскоре выдумывает триста дел, чтобы не ехать в ад. Она работает врачом в больнице для шахтеров. Пациентов нет, зарплаты нет. «Но уезжать куда? Меня разве что в сельскую больницу на полставки возьмут». Инна полушепотом постоянно проклинает новые власти. Но уехать – нет. Она не решиться на это.
… В баре ко мне подкатывает подвыпивший парень. «Я из Екатеринбурга, - тычет он мне свой паспорт, как доказательство. – Защищаю Донбасс!». Потом я увижу таких же, вполне себе пристойных на вид защитников – из Москвы и Сахалина. Они говорят фразами из телевизора и верят в «двух рабов». Спорить бесполезно. Они – убежденные. Очень убежденные. Одиночки. Явно не за деньгами, за своей телевизионной правдой.
….Троллейбус утрамбовывается пассажирами. Хмуро, безрадостно и серо, как на перестроечных фотографиях. Машина времени. Мимо проплывают торговые центры и магазины. Издалека все еще ярко, но давно закрыто. «Ягненка нет, но все остальное достаем, выкручиваемся», - объясняет клиенту администратор ресторана - год назад фешенебельного, а сейчас – места для заезжих «туристов».
В Донецке весь обслуживающий персонал ходит на цыпочках и говорит исключительно вежливо. Понты ушли. Никто не хочет получить автоматную очередь в спину.Но традиции остались – на улицах по-прежнему жгут ветхие листья и мусор. Чистоту здесь любят своеобразно.
При очередном переезде в другую часть города рядом со мной усаживается ополченец и явно неравнодушно коситься на мобильник. «Позвонить, можно?». Мысленно я попрощалась с телефоном. Но нет, он просто сказал кому-то: «Серег, отпустили домой, ты там прячь автомат».
«Деньги из окна выбросите, за ними жена придет. Она с коляской, подниматься не будет». – наставляет меня очередной риэлтор. Бросаю. Риэлтол – изобретательный мужчина, чтобы не приезжать лишний раз на встречу, придумал нычку для ключа: «Там справа третий кустик, я его не глубоко закопал».
….Обратно ехать всегда быстрее. В маршрутке воняет мочой, меня поташнивает от отвращения. ДНРовский чек-пойнт вдруг просит выйти и женщин. Дотошный парнишка, вылитый Топаз, отпускает всех, кроме меня. Мчится с паспортом к себе в будку, но через пять минут его возвращает. «Что в шпионаже заподозрили?» - без доли иронии интересуется дед на соседнем со мной сидении. Больше ни о чем не спрашивал. Наверное, не доверял «шпиону».
ВЗРЫВ
Грязная маршрутка из Константиновки в Донецк. Сижу в первом ряду возле окна, козырное место - хороший обзор и можно вытянуть ноги.
Я на секунду закрываю глаза, а когда снова открываю – передо мной стелиться туман, который поднимается позади водительского сидения. Через пару минут оттуда выплескивается огромный черный фонтан. Грязная жижа обливает тучную бабку, сумки в проходе, и продолжает победоносно литься вниз по салону.
Водитель дает по тормозам, автобус вот-вот взорвется или вспыхнет.
Водила, как ни в чем не бывало, открывает двери и, молча, не утруждая себя попыткой успокоить людей, начинает спешно лить в адский «вулкан» тассол. Потом он заправски перебрасывает через салон над головами пассажиров грязную тряпку для вытирания полов. По быстроте реакции и заранее подготовленным «спасательным материалам» понятно, что ЧП это далеко не первое. И ас вождения всегда к нему готов.
Жирная бабка смачно утирается платком, ее серая юбка забрызгана жирными пятнами. Из автобуса никто не выходит. Куда? В поля? Мы едем дальше – на свой страх и риск. Вдруг пронесет? Вдруг не е…т? Похоже, никому не страшно – все уже привыкли к ночным обстрелам и давно научились успокаивать себя мыслью – пронесет. Наверное, так думали и пассажиры маршрутки, которая поехала мимо блок-постов по минному полю. Им не повезло – большинство разорвало на куски.
….В салоне продолжает пованивать горючим, а из «вулкана» поднимается пар. Тучная бабка, полчаса назад облитая кипятком, периодически заглядывает в отверстие, откуда хлестал фонтан. Я представляю, как ржавая жижа снова выплескивается и обваривает ей не только туловище, но и лицо. «Она что ненормальная?» - девочка рядом удивленно оборачивается в мою сторону. Я пожимаю плечами. Донбасс сует свой нос везде, особенно, туда, где рисково. Потом причитают, проклинают, но не посмотреть – нельзя. Такой характер.
ВОДИТЕЛЯ – РАССТРЕЛЯТЬ!
На донецком южном вокзале билеты покупают не у водителей, а в кассе. Маршрутки ходят строго по расписанию. Водитель сделал поучительное объявление: «На блок-постах молчите! Не говорите ничего! Не спрашивайте! Если вас высадят – деньги не возвращаю, я предупредил!» Прошло полчаса, но мы так и не тронулся с места. В салон заглянул мужик, обвешанный палками колбасы по бросовым ценам. Потом – проверяющий.
«Кто тут только до блок-поста хотел ехать – выходи, нельзя!» - «Ага щас, я уже час жду и водителю тридцать гривен дал!» - парень сзади был настроен решительно. Водила начал выкуривать его из салона уговорами, потом ультиматумом – «Пока не выйдешь – не поеду». Это он сказал зря. Позади меня раздался истеричный вопль: «Мы поедем вообще, але! Водитель, мы на вас жаловаться будем в полицию ДНР! Жалобу на вас напишем – и вас расстреляют!». «Да, надо написать! Мы на поезд опопздаем!», - не менее громко и истерично поддержала это «гуманное» предложение моя соседка. Водитель не пререкается.
С горем пополам мы выехали, на украинском чек-пойнте очередь – 23 автобуса. Народ разбрелся вдоль обочины. Женщина, которая поддерживала расстрел водилы, со знанием дела объясняет пассажирам, почему не нужно покупать левые пропуски за две тысячи гривен у посредников: «Все равно вычислят, там полосочка такая, система защиты, - Откуда знаете? – Работаю в центре, помогаем пропуски заказывать».
Светлана – бывший менеджер торговой сети, сейчас занимается тем, что облегчает жизнь пенсионерам – возит их документы в Украину, решает вопросы с бумажками. Старым людям мотаться самим лишний раз тяжело, по телефону консультаций не дают. Дочка Светы – первокурсница, сейчас в Харькове. «Пришлось уехать, и парень ее с ней. А мы так хотели, чтобы она в Донецке училась!» - на этой фразе у нее наворачиваются слезы. И становиться ясно, что все дикие крики о расстреле в автобусе были от отчаянья, от полной безнадеги.
«Думал переехать, а кому я там нужен? – рассуждает бритый парнишка. – Был под обстрелами не раз. У меня есть друг, так он после того, как будку полез во время бомбежки металл срезать. Закоротило, ему руки ампутировали. Ну ничего, пробует уже курить без рук».
В буфере мы висим уже второй час. Чудом избежавший расстрела водитель констатирует, что сегодня ночевать будет в салоне, на торпеде. Трехлетний Сережа с мамой тянет лямку ожидания проверки вместе со всеми. У мамы заветного пропуска нет, едут к папе в Краматорске. Опытный путешественник рядом настраивает на позитив: «Я вчера тоже без пропуска хотел проскочить, так он меня высадил, в чистом поле. Хорошо паренек один на москвиче подобрал, а то так бы и заночевал у дороги. Сегодня – вторая попытка!». Мужик- путешественник называет себя молодым пенсионером, взгляды на дальнейшее проведение военной операции у него своеобразные: «Пусть до Барвенково захватят, чтобы я спокойно к родственникам ездил и не мучился!».
Нет, ополченцев мужик не поддерживает: «Им-то чего? Знают, что завтра убьют, чудят без баяна. Мы никому не нужны – ни, России, ни Украине. Сами по себе. Проблемы индейцев – это проблемы индейцев».
-- Пять автобусов впереди! – браво рапортует тетка, сбегавшая на разведку.
«От пенсии украинской отказываться не буду, и отца свозил оформил, хоть он у меня и без ног, - продолжает «донецкий индеец», - Черт его знает, как оно повернется? Одно ясно – легко уже не будет. Но лучше дома не жировать, чем болтаться неизвестно где. Была у нас счастливая жизнь, а мы ее не ценили. А теперь вот ждешь по три часа на блок-постах, три часа в автобусе едешь. Зато там – СВОБОДА!»
МОЙ ДОЛЖОК ПЕРЕД ДОНБАССОМ
Билеты на скоростной экспресс из Константиновки толкают по плавающим ценам в зависимости от дня недели, погоды и желания железнодорожников заработать. Вилка разницы в цене – 30%. В итоге этих хитроумных накруток мне не хватило на билет 20 гривен. «Я добавлю», - приходит на помощь рыжеволосая женщина лет сорока. Подвижная и задорная Ирина работает учительницей немецкого языка. В Киев едет на семинар.
«Я туда приезжала каждый год, иностранцы устраивают, все оплачивают. А тут первый раз прислали отказ, - делится моя спасительница. – Я им позвонила и спросила – это потому что я из Донецка не приглашаете?» Тут в ее голосе появляется явная обида. Со второй попытки приглашение ей все-таки прислали. И стало ясно, что для нее, обычной учительницы, это не просто командировка. Экскурсия в мирную жизнь, с простыми человеческими радостями, которые мы не замечаем. «Так в Макдональдс хочу! Страшно! И по магазинам пошататься, у нас все закрыто». Еще по-бабски пожаловалась: в Донецке нет нормальных прокладок, завозят только одной российской компании, дорогущие и неудобные. И пудра у Иры закончилась, а купить негде.
…«Когда проходили тему «В какой стране я живу?» сказала детям по привычке – в Украине, многие обиделись, исправили – мы живем в ДНР». Ира грустнеет, вспоминает, что их заставляют читать школьникам политинформацию. Политики ей и дома хватает. Муж-шахтер поддержал новую власть, ходил на выборы, хотел прихватить с собой и Ирин паспорт, но та вовремя спохватилась - отобрала.
Зимой у Иры умер отец – жил в селе на украинской территории, туда и поехали хоронить. Пропуска у Иры не было, на блок-посту ее не пустили, украинский пограничник был не приклонен. «Я плакала, он мне сказал – НЕ СКУЛИ!»
…Зарплату ей не платили полгода, потом начались поставки от ДНР – без надбавок, деньги учителям привозили в мешках и раздавали в подвале. От безнадеги пошла за гуманитаркой. Там объяснили, что ей с двумя детьми – не положено. «Больше не ходила, хоть и сидели голодные. Гордость не позволяет просить». Слово за слово, она призналась, что боится потратить лишнюю гривну на трамвай – считает каждую копеечку.
- Почему не бастуете, терпите все? – Мы учителя, бюджетники. У вас в столице учителя часто бастуют?
На перроне в Киеве Ира отказывалась брать 20 гривен, которые одолжила мне на билет.
В КУПЕ С УДАВКОЙ НА ШЕЕ
По дороге в Киев ко мне подсадили сбшника. Молоденького такого, два метра ростом. Классика жанра - полный выгон, но мы едем в купе только вдвоем. Сбшник без вещей, жалуется, что полки короткие для его роста. Начал подъезжать с того, что "у него есть знакомый гаишник, и им беднягам, так мало платят, машины не заправляют". Я все, конечно, понимаю, но нас на жалость не проймешь, передала через него во Вселенную - что менутуру всю нужно сокращать нещадно. - А куда им идти? - продолжает давить на жалость мой спутник.
– Вот у меня есть Игорь знакомый, ну он ничего не умеет делать, только в патруле.
Кратко сформулировала ему тезис - идти лесом, переквалифицироваться в охранники или на что ума хватит.
Дальше парнишка начал использовать классический прием вхождения в доверие - поговорим о детстве. И замурчал о своих пробежках по краматорским крышам. Очевидно, поняв, что его детство явно не совпадало с моим, мягко съехал на то, что типа физмат школу заканчивал. - Учебник Сканави, помнишь? - вопрошает. - Помню, говорю.
Читал, значит мою биографию, молодец, готовился.
Третья часть разговора была самая интересная. - А знаешь, как следаки допрашивают, как пытают? Если тебе удавку на шею накинут, в принципе есть шанс увернуться, гы-гы-гы.
Еще он мне показал, как большой палец заламывать визави при рукопожатии. Я эту фишку знала из курса крав-мага, но спасибо за напоминание.
- Меня учили в любой опасной ситуации бить по яйцам, - на всякий случай довожу я до сведения молодчика. – Не, так не надо – кукситься чувак, и почему-то в ответку вспоминает, как тренировался с «беркутятами» - был у них вместо груши….
- Вы же все продажные, пишите, что вам скажут. – О других не говорю, но я пишу, что хочу. - Ты, когда врешь в глаза смотри. - сказал мальчик и заржал.
Дальше мы выключили свет. Я подумала, что удавку он мне вряд ли накинет, но как-то не спалось.
Мне прозрачно намекнули – в Донецк киевскому журналисту ездить не нужно. Никогда не понимала намеков.
Елена Солодовникова